БОГОЯВЛЕНИЯ

​

       Мистическая поэма

​

                       * * *

​

Ты слышишь, Боже, Боже? Это я
Стою и жду Твоей бессмертной вести.
Я чувствую нездешний тёмный ветер
В моих порожних венах и в словах.
Да, я готов принять благую весть,
Не зря я огненным очерчен кругом
Не зря глядят так зорко вглубь себя
Мои глаза, укутанные в слёзы.
Ты спрятался в меня, в мои глубины,
И я Тебя в себе теперь ищу,
Я прохожу по тайным тропам мозга,
Я молча изучаю строки крови – 
И не устану вопрошать себя я,
Я, самосозидающее чудо,
Я, как Эдип и Сфинкс в одном лице.

​

* * *

​

Однажды, пробудившись среди ночи,
Я ощутил боль сотен жизней в теле
И взгляд свой устремил в огромный мрак.
И Он неуследимо полыхнул 
сквозь небосвод, от края и до края,
мелькнул во мне – и в тот же миг исчез.

​

* * *

​

Я шёл по городу в палящий зной,
Прищурившись от страшной пыльной бури,
И видел, как под тополем играла
Живая стайка пёстрых воробьёв.
И среди них мелькнул чуть видный Он,
Взметнул крылами пыль, слегка чирикнул
И взвился в небо. Сердце озарилось
Неимоверным светом бытия,
А я едва заметно улыбнулся.

​

* * *

​

В день праздника на рынке, полном люда,
Он засиял на гладком, чистом блюде,
На ободке, пронзив меня собой.
Глаза не смели воспринять в себя
Его величье. Жизнь текла в пространстве,
А я – над ним – незримо созерцал
Свет, розовый, ласкающий и нежный,
И не было ни города, ни мира,
А только свет – и я, лишь я – и свет.

​

* * *

​

В библиотеке, в окруженье книг,
Стоявших ряд за рядом, словно стены,
Я в жёлтых запылившихся страницах
Смысл потаённый вкрадчиво искал.
Но за окном – промчался Он, сияя,
В обличье из тяжёлого металла,
По колее. И звук Его гудка
Пронзил меня, до слёз, до глубины.
И стало больно. И вся боль прошла.
И тишина пришла на смену боли.
И звук Его мотора стал бессмертным,
И небо отпечаталось во мне.

​

* * *

​

Сияние! Свершилось! Я дождался
Тебя! Ты воссиял во мне, мой свет!
Ты – в каждой капле крови, в каждой клетке,
В любом из мускулов, упрямо сжатых,
В любой извилине немого мозга,
В любой молекуле, в любой частице – 
Ты, Чистый Свет, дождавшийся меня.
Я вижу дивный мир – леса из плоти,
Зелёное невиданное небо
С двумя светилами – ржаным и синим,
Стеклянные светящиеся горы
И реки из зелёного песка.
И это – я. И это всё – во мне.
И это всё теперь – моя природа.
И нет границ меж космосом и мной.
Всё свершено. Да, ждал я не напрасно.
Мой чистый свет был ныне явлен мне.

​

* * *

​

Ярится синий ветер. Небо мутно.
Тяжёлые мятущиеся воды 
выходят из привычных берегов.
Дрожат кусты, как от порывов ветра.
Как от грозы, укрылись в гнёздах птицы,
Лишь в тёмной бузине сидит сова.
Но это – не гроза. На самом деле
Я не сумел начать свою молитву
Единственными, верными словами – 
И нестроенье в этот мир пришло.
Да, я хотел из мира сделать поле,
Чтоб десять раз потом вспахать его
И урожай собрать – но не сейчас,
В том безымянном времени, в котором
Всепланетарный станет человек 
Одною плотью с костяной луною
И раскалённым солнцем в чёрном небе.
Но не позволил этому свершиться
Тот Перводвигатель, что нас хранит – 
И я молчу и жду.

Я полон веры.

​

* * *

​

Отложен карандаш. Белеет бог.
Страница на столе лежит и дышит.
Я спину выпрямил, со стула встал
И молча слушаю её дыханье.
На ней сейчас я написал стихи
Единственные, верные. Они 
Мелькнули вспышкой в яростном мозгу
И перешли в узоры чётких строчек – 
Причудливую призрачную вязь.
На белоснежной девственной бумаге
Совокупленье тёмных букв творится,
И птицеглавый бог глядит из них:
Что совершится дальше в этой жизни?
Всё свершено. Измерен и описан
Мой прежний мир. Сочтён, исчислен, взвешен
И поделён. Но разве наши чувства – 
Лишь повод для игры негромких слов?
И разве всё, что есть под этим небом, – 
Размер, число и сопряженье длин?
Слова, черты и числа… Вот что вечно.
А человек – всего лишь человек.
Всего лишь всё, что стать ничем стремится.
Я понимаю это – и печалюсь.
Молчит моя химическая кровь.
А на столе бумажный бог белеет,
Новорождённый, маленький. И сердце
Молчит, чтобы его не разбудить.

​

* * *

​

В закатном человечестве скитаясь,
Я видел многое и много знал.
Я видел перелёты меж планет,
Я слышал пенье лунных птиц прозрачных,
Я воскрешал из праха мертвецов:
По волоску восстановить всё тело
Нетрудным стало. Я писал стихи
И музыку при помощи машины.
Я расширял пространство вкруг себя,
Сужал стомерное тугое время.
Лишь главного не видел я: себя.
Того, кто жив во мне. Того, кто дышит,
Творит добро, грешит во мне и любит.
Того, кто радуется небосводу
И нравственному космосу во мне.
Скажи мне, зеркало, кто этот Некто?
Молчишь. Не усмехнёшься мне в ответ.
Я, испытатель истин, я, поэт,
Игрок в слова и кости, слововержец,
Бродячих правд упрямый следопыт,
Творю тебя, того, кто мною правит.
Лес мирозданья повернулся к небу.
Но пусть мгновенья мысли всё бездонней – 
Молчит моя химическая кровь.
А я – я создаю тебя из скрипа
Ночных ветвей, из птичьих острых криков,
Ветхозаветных ветров и буранов,
Новозаветных ангельских лучей. 
Я создаю тебя, а ты – меня,
Но тихо, чтоб не разбудить друг друга
И не понять, что мы давно уж есть.

​

* * *

​

Блаженны неимущие себя.
Блаженны неимущие свободы.
Блаженны не имеющие дел,
Свершений, мыслей, слов. Блаженны люди,
Которым не дано имён и судеб.
Блаженны те, кого на свете нет,
Хоть есть они. Прокрасться невидимкой
Сквозь время и пространство, осторожно,
Заметив всё, не сделав ничего
И за собою оставляя прочерк,
Красноречивый, обо-всём-молчащий – 
Вот лучшая игра! И я крадусь
По волнам времени, легко и зорко.
Мой чёлн плывёт. Гребец молчит угрюмо.
Костлявая рука гребёт веслом.
Ямбические волны мерно плещут
И направляют лодку в небеса.
Там я смогу, я знаю, с непривычки
Подняться в полный рост. Там я смогу
Свою весну, как свиток, развернуть
И зачитать написанное мною.
А здесь – молчок. Лишь тихий плеск волны.
Лишь тяжкое дыхание гребца.
Лишь мерное покачиванье лодки.
И ничего, и никого кругом.

​

* * *

​

Всё это ложь. Живым живут живые.
Мне не нужны красивые реченья
О небесах, когда земля – в крови.
Слова в крови, и мысли, и поступки.
Мне надоело всё. Мой мир исчерпан.
Круговорот постылой жизни нашей – 
Зачатье, колыбель и тёмный склеп – 
Картинки детского калейдоскопа,
Приятного невыросшим умам.
И кто мне скажет, что такое рай?
И что такое ад, как не мы сами?
Харчевня, пойло, грубые утехи – 
Вот рай для грешников. А нам зачем
Такое оскорбление природы
Блаженством? Разве можем мы на небе
Блаженствовать, когда родные наши – 
Отцы и братья, сёстры и сыны – 
В аду кричат о помощи? Нет, нет!
Позорнее такое равнодушье,
Чем жизнь, прожитая в объятьях зла.
Нет, рая – нет. И ада Бог не создал.
Он создал нас, всего лишь только нас.
Лишь человек смог изменить природу
И из любви свой личный Ад создать.
Ад сразу не возник. Он накоплялся
По капле, по чуть-чуть, мильоны лет.
Он вызревал в предсмертных хриплых криках
Чудовищно-громоздких динозавров,
Следивших за падением звезды.
Он рос в неимоверной силе плоти
Сношающихся мамонтов. Он падал
С высоких круч сияющей громадой
Хрустально-ослепительной воды.
Он погребал людей в пещерах тёмных.
Он освещал дорогу в тёмной чаще
Горящей веткой. Он учил людей
Рвать на куски плоть пойманных оленей,
Ещё живых. Он приручал зверей,
Ворочал камни, строил пирамиды.
Он сотворил богов – жестоких, жадных
И похотливых. Он ковал клинки
И вёл полки на покоренье мира.
И лишь когда мы поняли себя,
Вкусили плод познанья и постигли
Ответственность за всё, что мы творим, – 
Он нами стал. Да, человек стал адом,
Чтоб выстрадать свой звёздный небосклон.
В аду мы строили подножье рая.
Ад сделал человека человеком.
А человек стал богом – и ничем.
И в этом наша боль и наше счастье.